Выстрел в затылок

Иосиф Сталин ненавидел Польшу и поляков по идеологическим и личным соображениям. Он не мог забыть, как поляки остановили марш большевиков в 1920 году, и считал их угрозой для СССР. В контексте проигранной войны истребление офицеров следует рассматривать как его личное возмездие; более того, возможно, что это было частью плана по ликвидации польской интеллигенции, что облегчило бы ему подчинение себе Польши. С высокой степенью вероятности (если не уверенности) можно предположить, что Катынский расстрел был совершен по идеологическим и националистическим причинам. Если придерживаться второй классификации, то это означает, что данное событие следует считать геноцидом.

 

Решение о расстреле польских офицеров было принято Сталиным и Берией 5 марта 1939 года. Успокоением их совести послужил доклад главы НКВД: все они [польские военнопленные — прим. автора] закоренелые, неисправимые враги советской власти. [...] Они пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти. Органами НКВД в западных областях Украины и Белоруссии вскрыт ряд контрреволюционных повстанческих организаций. Во всех [...] руководящую роль играли бывшие офицеры бывшей польской армии, бывшие полицейские и жандармы. Более того, дела 14 700 человек из трех лагерей для военнопленных, а также 11 000 содержащихся в тюрьмах в западных областях Украины и Белоруссии Берия предложил рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела. Этот «особый порядок» предполагал, что решение об убийстве всего «контингента» будет приниматься не Особым совещанием, а «тройкой» в составе Всеволода Меркулова, Бахчо Кобулова и Леонида Баштакова. Присутствие арестованных и предъявление им обвинительного заключения, естественно, не предполагались. Первоначально в «тройке» должен был председательствовать Берия, но в последнюю минуту его имя вычеркнули вручную, а вместо него внесли Кобулова. Ход этот совершенно непонятен — трудно поверить, что исключение главы НКВД было вызвано чем-либо иным, кроме как практическими соображениями. Членами «тройки» были высокопоставленные сотрудники управления внутренних дел и близкие соратники Берии — возможно, у их начальника возникли более важные дела. Документ, который предрешил судьбу польских военнопленных, был подписан Сталиным, Ворошиловым, Молотовым и Микояном, а на полях, вместо Калинина и Кагановича подпись проставил секретарь.

За три дня до этого руководство СССР приняло решение о переселении семей 22 000 заключенных из тюрем в Западной Украине и Белоруссии, а также военнопленных из спецлагерей. Это была вторая запланированная депортация. Первая имела место 10 февраля 1940 года, когда почти 140 000 человек были переселены из Западной Украины и Белоруссии в 21 регион (в т. ч. в Архангельскую, Вологодскую, Иркутскую, Омскую области, а также в Республику Коми и Краснодарский край). При перевозке и в первые дни на месте поселения из-за холода, отсутствия жилья и пищи погибло около 4 000 человек.

 

Истребление 

 

В конце марта — начале апреля 1940 года в Старобельском лагере содержалось около 3 895, в Козельском — 4 599, а в Осташковском — 6 364 военнопленных. Узников из упомянутых лагерей партиями — по мере того, как «тройка» подписывала очередные «распоряжения» (наряды), которые были равносильны расстрелу — перевозили в места казни. Тех, кто содержался в Козельском лагере, транспортировали в вагонах для перевозки спецконтингента (вагонзаках) на железнодорожную станцию в Гнездово под Смоленском, откуда в автозаках их доставляли на территорию дачи НКВД, расположенной в
Катынском лесу. Большинству из них сковывали руки и убивали выстрелом в затылок у заранее вырытых ям. Некоторых ликвидировали в дачном доме (часть военнопленных из Козельского лагеря была убита во внутренней тюрьме УНКВД Смоленской области). Похожее происходило с военнопленными из Старобельска и Осташкова. Первых доставили железнодорожным транспортом в Харьков, после чего их на автозаках увезли во внутреннюю тюрьму УНКВД, где они были убиты. Их останки похоронены на расстоянии 1,5 км от поселка Пятихатки, неподалеку от дач УНКВД. Военнопленных из Осташковского лагеря привозили по железной дороге в Калинин, а затем на грузовиках — в здание НКВД. Там их убивали опробованным методом, а тела закапывали в заранее подготовленные ямы возле села Медное.

В операции по убийству польских военнопленных участвовали как представители центрального аппарата НКВД, присланные из Москвы, так и сотрудники органов безопасности Украинской и Белорусской ССР, окружных отделов НКВД (Смоленского, Харьковского и Калининского), а также конвойных и воинских частей НКВД. В роли палачей выступали специальные расстрельные команды НКВД, которым помогали сотрудники местных тюрем органов внутренних дел (в Калинине убийц и тех, кто им помогал при сковывании военнопленного, насчитывалось 30 человек, в Харькове и Катыни — 23). Стреляли из немецких пистолетов Walther с патронами калибра 7,65 мм. Примерно у 25 процентов офицеров руки были связаны сзади двойной петлей из проволоки или веревки, а в одном из катынских захоронений были обнаружены останки погибших с шинелью на голове, которая была обмотана вокруг шеи соединенной с петлей веревкой, сковывающей руки.

 

Вы отправляетесь туда, куда и я очень бы хотел поехать

 

97% офицеров, полицейских и других заключенных из упомянутых лагерей были расстреляны. В живых остались лишь 395 заключенных, все они, за исключением двоих, находились в Юхнове. Среди них был один генерал, Ежи Волковицки, бывший офицер царского Императорского флота, отличившийся исключительным мужеством в Цусимском морском сражении во время русско-японской войны. Он прославился благодаря книге Алексея Новикова-Прибоя «Цусима», которая многократно переиздавалась в Советском Союзе: на вопрос допрашивавшего его энкавэдэшника, не является ли он родственником знаменитого мичмана Волковицкого, тот, якобы, ответил: Это я!

По всей вероятности, эти военнопленные были отобраны 5-м Главным управлением государственной безопасности НКВД СССР (разведка) как пригодные к эксплуатации ввиду их готовности к сотрудничеству или обладания ценной информацией. 47 человек спасли свои жизни благодаря влиятельным знакомым или родственникам, обратившимся в Министерство иностранных дел Третьего рейха, которое через своего представителя в Москве сумело заставить советские власти перевести их в Юхновский лагерь. В качестве примера можно привести истории помещика Влодзимежа Пёнтковского и графа Юзефа Чапского, за которого вступился граф Фердинанд дю Шастель. Единственным офицером, избежавшим расстрела, был Станислав Свяневич, профессор Виленского университета, знаток экономики Германии и СССР, которого в конце апреля доставили на станцию в Грязовце. В последний момент его вывели из грузового поезда, направлявшегося в Катынский лес, и переместили в пустой вагон.

Военнопленные были уверены, что их отправят в нейтральные страны. НКВД уверял их в этом, ловко распространяя слухи. Комендант Старобельского лагеря прощался с покидавшими его заключенными так: Вы отправляетесь туда, куда и я очень бы хотел поехать. Они с нетерпением ждали своей очереди, причем многие просили ускорить их отправку. Об истинном пункте назначения сообщали первые отъезжающие заключенные, которые, покидая лагерь, выбрасывали записки в спичечных коробках и оставляли в вагонах надписи с указанием конечной станции. 7 апреля в пустых вагонах, возвращающихся из Смоленска, кто-то
оставил надпись на польском языке „Druga partia –Smoleńsk,
6 IV – 1940” («Вторая партия — Смоленск, 6 IV –1940»). Конвоиры быстро засекли эти попытки передачи сообщений и скрупулезно проверяли вагоны. Военнопленные до самого конца вели записки во время перевозки, которые впоследствии были найдены в местах их захоронения.

 

Премия за преступление

 

Подготовка и проведение операции по убийству польских военнопленных из спецлагерей и тюрем западных областей Белоруссии и Украины длились почти три месяца — с 5 марта до конца июня 1940 года («разгрузка» трех спецлагерей продолжалась с 3 апреля по 16 мая). По оценкам историков, весной 1940 года НКВД убил 22 079 или 23 109 граждан Второй Речи Посполитой, среди них 14 463 военнопленных, полицейских и сотрудников Корпуса охраны пограничья из трех спецлагерей и, по разным данным, от 7 616 до 8 646 заключенных с территорий Западной Белоруссии и Украины (расстрелы совершались в тюрьмах Киева и Минска), среди которых насчитывалось около 1 000
польских офицеров.

После завершения операции специальным приказом Берии от
27 октября 1940 года 125 сотрудников управления, непосредственно принимавших в ней участие, были награждены премиями («за образцовое выполнение специальных заданий») в размере месячного оклада. Обратная сторона этой энкавэдэшной медали была просто ужасающей: из отчетов, которые регулярно поступали в Москву, следует, что во время «разгрузочной операции» в трех специальных лагерях палачи теряли человечность — после каждой казни они снимали стресс огромным количеством спирта, а несколько из них покончили жизнь самоубийством.

«Разгрузка» Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей не была концом геенны польских военнопленных. Вскоре в лагеря начали свозить новый контингент: среди них были офицеры и солдаты Войска Польского, которых в сентябре 1939 года интернировали в Литве и Латвии (оба государства были аннексированы Советским Союзом в июне 1940 года). В общей сложности это было более 6 000 солдат и офицеров.

 

Пропавшие без вести

 

Семьи убитых военнопленных даже не предполагали, что советская власть была способна на столь чудовищное преступление. Письма, которые они отправляли в лагеря, приходили из немецкой оккупационной зоны, Западной Белоруссии и Западной Украины, а даже из далекого Казахстана, куда в начале 1940 года были переселены несколько десятков тысяч поляков с занятых Советским Союзом территорий. Переписка оборвалась весной 1940 года. В порыве отчаяния ближайшие родственники обращались с унизительными для себя письмами в администрацию различных лагерей и вышестоящие инстанции, а то и к самому Сталину. Так, например, Паулина Зингер, вывезенная изо Львова в Кокпекты Семипалатинской области Казахстана в апреле 1943 года, обратилась к Народному Комиссару обороны СССР Семену Тимошенко за помощью в выяснении местонахождения своего мужа Людвика, военного врача и подпоручика Корпуса санитарных офицеров Войска Польского: Дорогой товарищ Тимошенко! Мой супруг Людвик Эмануилович Зингер работал врачом во Львове. 6 сентября бывшие польские власти забрали его в армию. 20 сентября он был взят в плен Красной Армией, откуда он вел со мной переписку из Козельска, что в Смоленской области, почтовый ящик №12, последнее письмо я получила от него во Львове 16 марта. Я, Паулина Эльяшовна Зингер, работала бухгалтером в банке с 1922 г., а 13 апреля ко мне явился НКВД и переселил меня в Кокпекты, что в Семипалатинской области, где я проживаю в настоящее время. Прошу Вас, дорогой товарищ Тимошенко, позволить мне, если возможно, узнать адрес моего супруга, чтобы я могла направить ему письмо. С нетерпением жду Вашего благосклонного ответа. Ваша покорная слуга, Паулина Зингер. Паулина Зингер, равно как и тысячи тех, кто беспокоился о судьбе своих отцов, сыновей и братьев, так и не дождалась ответа.

Хотя до польских властей в изгнании доходили тревожные сигналы о депортации гражданского населения и исчезновении военнопленных из лагерей в Козельске, Осташкове и Старобельске, они мало что могли сделать. После разрыва дипломатических отношений в сентябре 1939 года польское правительство не поддерживало связь с советским режимом.

Ситуация изменилась лишь после нападения Германии на СССР в июне 1941 года. 30 июля премьер-министр и главнокомандующий Владислав Сикорски, а также посол СССР в Великобритании Иван Майский подписали соглашение об установлении дипломатических отношений и сотрудничестве в борьбе против Третьего рейха. На территории СССР должна была быть сформирована польская армия, которая в операционных вопросах подчинялась советскому командованию. Дополнительный протокол гласил, что после восстановления дипломатических отношений советское правительство предоставит амнистию всем польским гражданам — как военнопленным, так и гражданским лицам — которые находились в заключении на территории СССР. 12 августа советские власти объявили амнистию, а спустя два дня генералы Зыгмунт Богуш-Шишко и Александер Василевский подписали договор о формировании польской армии в СССР под командованием генерала Владислава Андерса.

Целью действовавшей в Москве смешанной военной комиссии (в состав которой входили, например, генералы Богуш-Шишко, Андерс, Алексей Панфилов и Георгий Жуков) было, в частности, определить местонахождение военнопленных. СССР предоставил список с именами 1 650 офицеров. На вопрос, где находились остальные (по оценкам польских военных, в советском плену должно было пребывать по меньшей мере 4−5 тысяч польских офицеров), Жуков уклонился от ответа, сказав, что в связи с военными действиями трудно определить их судьбу. Безуспешными были усилия польских генералов и посла Польши в Москве, профессора Станислава Кота, который обратился с этим вопросом в НКВД и к Сталину. Диктатор утверждал, что офицеры могли бежать в Маньчжурию, которая находилась под японской оккупацией; позже он заявлял, что их могли убить немцы. Поскольку НКВД был самым высокоэффективным учреждением в СССР, трудно было поверить, что Сталин ничего не знал о судьбе пропавших без вести. Поиски пропавших военнопленных вдобавок затруднялись охлаждением польско-советских отношений в начале 1942 года. В конечном итоге их судьба оставалась загадкой до весны 1943 года. 

 

 

 

Рамка №1

 

Сотрудник смоленского НКВД Петр Климов в своем письме в Комиссию по реабилитации жертв репрессии Смоленской области писал о расстреле поляков во внутренней тюрьме: «В маленькой подвальной комнате был люк, канализационный. Жертву заводили и открывали люк, голову клали на его край и стреляли в затылок или висок. [...] Стреляли почти каждый божий день с вечера и вывозили в «Козьи Горы», а возвращались к 2 часам ночи. [...] Кроме шофера, выезжали 2−3 человека и комендант. [...] Расстреливали (из тех, кого помню) следующие: Грибов, Стельмах И.И., Гвоздовский, Рейсон Карл [...] Поляков на расстрел привозили в вагонах по железной ветке на станцию Гнездово. Охрану места расстрела осуществлял конвойный полк НКВД». («Московские новости», 16 IX 1990)

 

 

Рамка №2

 

Рассказ профессора Свяневича о «транспорте смерти»: «Когда меня уже официально вызвали к транспорту, я взял мешок со своими скудными пожитками и явился в указанное место. [...] Довольно грубо, но тщательно был проведен личный досмотр, [...] затем, под более усиленным конвоем, чем тот, к которому мы привыкли, нас отвели к грузовикам, которые стояли у ворот лагеря. [...] Нас привезли на железнодорожную ветку, где уже ожидали шесть приготовленных [...] вагонзаков. [...] Каждое отделение вагона было рассчитано на восемь человек, [...] ехали мы необычайно быстро. На рассвете мы добрались до Смоленска. [...] После короткой остановки поезд тронулся в путь, но, преодолев расстояние в несколько километров, снова остановился. Снаружи стали доноситься обрывки команд, шум толпы, ворчание моторов. [...] Под самым потолком я заметил щель, через которую можно было наблюдать за тем, что происходит снаружи. [...] Перед нами простиралась площадка, заросшая травой, [...] плотно оцепленная войсками НКВД со штыками в руках. Ничего подобного по сравнению с нашим предыдущим опытом мы раньше не видели. [...] С дороги на площадку заехал пассажирский автобус [...] с окнами, забеленными известью. [...] Автобус задним ходом подъехал к соседнему вагону так, чтобы пленные могли входить прямо по ступенькам вагона, не ступая на землю. [...] Спустя полчаса автобус возвращался, чтобы забрать следующую партию. [...] Чуть в стороне стояла большая машина, похожая на черную коробку без окон, [...] тот самый «черный ворон», которым перевозили заключенных». С. Свяневич, «В тени Катыни»

 

 

Рамка №3

 

Фрагменты из протокола допроса капитана госбезопасности в отставке Дмитрия Токарева, с 1939 по 1940 год начальника управления НКВД Калининской области, одного из руководителей операции по «разгрузке» Осташковского лагеря (допрошен Анатолием Яблоковым, следователем Главной военной прокуратуры, 20 марта 1991 г., г. Владимир-Волынский): Яблоков: Дмитрий Степанович, с какой целью — по просьбе Блохина [начальника присланного из Москвы отряда НКВД, проводившего расстрелы в Калинине — прим. авт.] — вы присутствовали при допросах польских военнопленных перед их расстрелом? [...] Токарев: Когда сличались установочные данные. В красном уголке. [...]. Я говорил, не по просьбе [Блохина — прим. авт.], а зашли ко мне они втроем: Синегубов, Блохин и Кривенко. Я сидел в кабинете. «Ну пойдем» — «Пойдем». Яблоков: Это в первый же день было? Токарев: Это в первый же день. Вот мы и пошли. И я увидел весь этот тут ужас. Мы пришли туда. Через несколько минут Блохин надел свое спецобмундирование: кожаную коричневую кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневого цвета перчатки с крагами выше локтей. И на меня это произвело впечатление ужасное — я увидел палача! Яблоков: И такое вот у всех было? Токарев: Нет, только у него. Другие не имели отношения к расстрелу. Только он. Это у него, видимо, была спецодежда. Вот такой пустяк на меня произвел впечатление. Яблоков: А что вам сказали при опросах присутствовать, или как вам сказали, вот вы говорили, что опрашивали? Токарев: Никого не опрашивали, нет, только спрашивали, допустим, фамилия — называл фамилию. Имя, отчество — нет, отчеств у них нет. Фамилия и имя, год рождения, кем работал. Все, больше ничего. Четыре вопроса. [...] Яблоков: Вы говорите, что присутствовали во время двух-трёх допросов, да? А скольких людей допросили тогда? Токарев: Да, но не допрашивали никого, только одного парнишку спросили: «Сколько тебе лет?». Сказал — 18. «Где нес службу?» — «В пограничной охране». Чем занимался? Был телефонистом. [...] Яблоков: А тот парень из пограничной охраны — какую форму имел? Токарев: По-моему был без головного убора. Вошёл и улыбался, да, парень, совершенный мальчик, 18 лет, а сколько служил? Стал считать по-польски — 6 месяцев. [...] (Министерство юстиции, краевая прокуратура. Материалы следствия в деле Катынского преступления, показания Токарева были опубликованы в Zeszyty Katyńskie, 1994 г., №3, стр. 7–71)

 

 

Томаш Богун, историк, редактор исторического журнала Mówią wieki, специалист по истории России

 

 

Записка Народного Комиссара внутренних дел Берии от 5 марта 1940 года с предложением о расстреле польских военнопленных и заключенных НКВД. На ней, в знак подтверждения, проставлены подписи Сталина и членов Политбюро ЦК ВКП(б)

 

Перед расстрелом некоторых польских офицеров палачи из НКВД связывали веревкой или проволокой

 

Дача НКВД в Катыни — в ее подвалах, вероятно, убивали поляков

 

Железнодорожная станция в Козельске, через которую проезжали поезда с польскими военнопленными, отправлявшимися на смерть в Катынь

 

Плакат, распространяемый немцами в оккупированной Европе — здесь во французском варианте